|
|
По образованию Федотов был программистом и оперировал соответствующими категориями.
Внутри квартала, где проживал Федотов, почти все друг друга знали – как правило, не с лучшей стороны. Федотов тоже всех знал, а больше всего ему не нравилась мадам Пашкевич – злобная баба далеко за сороковник, которая ездила на новенькой, с завода «шестерке» и однажды обрызгала Федотова осенней грязью. По мнению последнего, это уже ни в какие ворота не лезло. Пашкевич жила на последнем этаже восьмиэтажки, одна в трехкомнатной квартире, и зарабатывала, судя по всему (по слухам и по наблюдениям), вполне неплохо – была главным бухгалтером или аудитором каким-то, Федотов в них не сильно разбирался. Ему, как сисадмину, ежедневно приходилось геммороиться с бухгалтерией – то у них «один-эс» заглючит, то сеть упадёт, то еще чего-нибудь. А уж если на фирму являлись аудиторы – от этих вообще сплошные неприятности. Техника их не любит, всё у них ломается и не работает… тут Федотов обычно пускался в размышления о способности электрической аппаратуры к самоосмыслению и эмоциональности, отсюда его мысли автоматически уносило к исчезающим зажигалкам, а потом, уже ближе к метро, он переключался на живых мертвецов.
В общем, когда однажды, выйдя из дома, Федотов узнал, что мадам Пашкевич приказала долго жить, поцеловавшись на встречной полосе с самосвалом, он не сильно расстроился. Возле подъезда Пашкевич бормочущей толпой скучились соседи, а раздолбанная «шестерка» стояла здесь же, правой половиной приминая под себя газон. Федотов постоял, слушая, о чем толкуют: как он понял, авария произошла поздней ночью по вине самой Пашкевич – главбухша пошла на обгон и влетела под самосвал. А еще говорили, что померла Пашкевич от того, что внутри ей всё порвало и переломало, хотя, добавил кто-то, выглядит она совсем неплохо, так что хоронить будут в открытом гробу. Федотову, собственно, было до дверцы, как будут хоронить Пашкевич, тем более его-то на мероприятие точно не пригласят. Он выкурил сигаретку за компанию с газосварщиком Евграфовым, и, обменявшись с ним дежурными репликами «Все там будем», отбыл вкалывать в офис.
Его рабочий день получился на редкость коротким. После обеда в здании отрубили электричество, и, как выяснилось, надолго. Сотрудники быстро разбежались. Федотов взял себе чаю с пирожком в ларьке у метро, перекусил и тоже поехал домой. Он ехал и думал, как получается, что одни люди видят живых мертвецов, а другие – не видят. Причем, проводил параллели Федотов, видят именно те, кто этого бы не хотел; а вот если ты изучаешь аномальные явления и тебе просто необходим наглядный материал в виде ходячего трупа – хрен чего дождешься. Правда, Федотов не решился бы назвать это вопиющей несправедливостью, потому что не знал: хочет ли он сам увидеть что-то такое – или не хочет.
Чтобы дойти до своего дома (если двигаться от метро), Федотову следовало миновать восьмиэтажку мадам Пашкевич (покойной мадам Пашкевич, вспомнил он). Толпа у ее подъезда немного поредела, и большая часть соседей, как понял Федотов, заняла наблюдательные посты у окон. К подъезду подогнали автобус; четверо мужиков вытаскивали из заднего отсека обитый бархатом гроб – открытый. Крышку волокли отдельно. Рядом суетились какие-то незнакомые люди, наверное, родня Пашкевич. Сама покойница лежала в гробу в темном брючном костюме, с чепцом на голове – из-под чепца выбились тускло-желтые волосы. Вообще мадам Пашкевич почти не изменилась, и даже лицо у нее было, как при жизни, брезгливо-надменное. Толстый слой румян, которыми главбухшу щедро снабдили в похоронной конторе, не то чтобы ее украшал – но, так сказать, не портил. Едкий запах косметики медленно расползался по двору. Федотов посмотрел, как гроб заносят в дверь подъезда, и пошел к себе.
Дома Федотов достал из холодильника пару бутылок пива, поджарил себе яичницу и приступил к раннему ужину. Поев, он открыл пиво, выложил на стол пачку сигарет и некоторое время курил, рассеяно поглядывая в окно – окна квартиры Пашкевич находились аккурат напротив; если взять бинокль – можно подглядеть, что внутри делается. Наступил вечер, а Федотов всё курил и курил, периодически отхлебывая из бутылки. Потом у него кончились сигареты, а курить еще не надоело. Федотов накинул куртку и отправился в магазин.
На выходе из магазина он столкнулся с газосварщиком Евграфовым; оказалось, тот вообще не ходил сегодня на работу – приехала двоюродная сестра Пашкевич и попросила помочь вытащить кое-что из мебели. За помощь Евграфов и еще один мужик получили по пятихарику и весь день с удовольствием пропивали «зарплату». Федотов хмуро пожал плечами и сказал, что, видимо, очень уж мадам Пашкевич любили родственники: еще закопать-то не успели, а уже барахло растаскивают. А Евграфов сказал, это фигня, у них там с кладбищем какая-то заморочка вышла, похороны с сегодня на завтра перенесли, а на ночь гроб с телом Пашкевич оставят в квартире, причем никого там не будет.
К тому времени, как Федотов распечатал новую пачку сигарет и уселся перед пепельницей, за окном стемнело. Федотов подошел к окну, и, выглянув вниз, увидел, как от подъезда Пашкевич отъехало две иномарки – надо понимать, любящие родственники вернутся только завтра к утру. Мёртвая Пашкевич осталась одна у себя дома – на последнюю ночевку. Федотов поставил чайник и стал думать о том, как получается, что некоторые трупы оживают, а некоторые – нет. Вода еще не успела закипеть, а его приученный к логике мозг уже выдвинул гипотезу: оживлению покойника обязательно предшествуют некие инициирующие обстоятельства. Если внимательно изучить все прецеденты, можно даже конкретно установить, что это за обстоятельства. А потом, используя методы дедукции и индукции, предположить, ЧТО же такое вселяется в мёртвое тело, заставляя его оживать, двигаться и делать попытки общаться с окружающими.
Собственно, что такое оживший мертвец? – спросил себя Федотов. И ответил: это как сумасшедший ребенок. Обычно за ним приглядывают родители или сиделка, или санитар, но, стоит ему остаться без присмотра, он обязательно воспользуется свободой. Будет чудить, приплясывать по-имбецильски, разговаривать с самим собой, мерзко коверкая слова. Так Федотов всё рассуждал и рассуждал о природе посмертного воскрешения, а потом в одном из окон квартиры Пашкевич зажегся свет.
Сперва Федотову не показалось это странным. Ну, мало ли – вернулся кто-то из родни, может, чего забыл. Может, что из ценностей постеснялся при других выносить. Правда, вряд ли Пашкевич держала у себя слишком много ценного – район у них всё-таки не самый благополучный, квартиры вскрывают ежедневно (в основном молодняк орудует). Но ведь она была главбухшей, может, на домашнем компьютере у нее какие-нибудь секретные балансы или отчетность по черным кассам? Что ни говори, а пройдохой мадам Пашкевич была еще той. Потом свет загорелся в другом окне, но сразу погас, затем засветилось третье окно, несколько раз мигнуло – и тоже погасло. Кто ж это там семафорит, подумал Федотов и пошел за биноклем.
Настроив резкость, он долго рассматривал окна Пашкевич, но ничего особенного не увидел. В среднем окне (насколько Федотов знал планировку, это была большая комната) виднелся торец гроба, но разглядеть тело с такого ракурса было невозможно. Федотов взобрался с биноклем на стол, но тут же чуть с него не навернулся и решил, что так дело не пойдет. Опять замигал свет, будто кто-то игрался с выключателем. Похоже, решил Федотов, родственник (или родственница) перепил на радостях и теперь куролесит, прикидывая, что ему отойдет по завещанию. Федотов посетовал сам себе на то, что ему завещания ждать неоткуда, выкурил еще сигарету и пошел спать. Спалось ему плохо, он то и дело ходил на кухню попить водички, а около четырех утра понял, что сон ему не светит, и решительно натянул тренировочные штаны. Если выйти сегодня на работу пораньше, можно будет заняться вчерашними делами – при условии, конечно, что электричество включат. Федотов привычно сел за столом, шаря по карманам в поисках зажигалки, и тут ему бросились в глаза окна мадам Пашкевич: во всем соседнем доме не светилось ни огонька, и только квартиру покойной заливал яркий свет.
|